Мужики оторвались от цеплявшихся за них баб и гуськом зашагали через ручей по лесинам. Затем, не оглядываясь, пошли дальше, скрываясь в утреннем тумане, среди вековых стволов угрюмого леса, и долго еще слышали они вопли баб, оставшихся за ручьем.
Вешнянка была вместе с бабами. Она не плакала, а только смотрела вдаль расширенными глазами. Бабы, всхлипывая, поплелись обратно. Вешнянка пробралась в сарай Дикороса, где стоял его старый Гнедко. Она обняла коня за шею и зашептала ему в мохнатое ухо:
– Остались мы с тобой, Гнедушка, сиротами. Увидим ли еще наших хозяев? Или пропадут они в поле чистом, как былинки подкошенные, и даже ворон пролетный весточки о них не принесет?!
Гнедко качал головой и мягкими губами хватал Вешнянку за плечо.
Еще до полудня ратники с Перунова Бора пришли к погосту Ярустову, на большой дороге из Мурома в Рязань. Потемневшая бревенчатая церковь-«однодневка», когда-то в один день выстроенная всем «миром», была окружена густо теснившимися крестами кладбища. Между крестами толпились мужики с вилами, копьями и бердышами. Выкрики и гул народный слышны были издалека. Над тысячной толпой тревожно гудел набатным звоном медный колокол.
Вокруг церковного холма извивался ручей, чернея среди засыпанных снегом берегов. Здесь у воды расположился пестрый табор. Около сотни людей, одетых необычно: мужчины в обшитых красными лентами войлочных шапках, женщины в ярких цветных шабурах, желтых и зеленых платках, дети, полуголые, в отрепьях, – жались и шумели около костров.
Прохожие останавливались около табора; к ним подбегали дети, протягивая голые, грязные от золы руки; подползали женщины. Все твердили:
– Хлебца!.. Кушай надо!.. Наши булгар… татар резаль…
Прохожие давали беднякам куски хлеба и ускоряли шаги.
– Опять булгары! Сколько их прибежало. Что за беда стряслась над ними?
На ступеньках церковки показался старый священник в лиловой ризе из грубой крашеной холстины с нашитыми желтыми крестами. Двумя руками он высоко подымал небольшой медный крест и благословлял толпу. Дребезжащим голосом кричал:
– Доспевайте, православные! Идут на Русь ратные вои, мунгалы-табунщики, воеводство держашу безбожному хану Батыге! Рать вражья идет от Дикого поля, стан их соглядали на реке Воронеже…
Мужики внимательно прислушивались, а священник продолжал выкрикивать:
– Услыша отец наш князь Юрий Ингваревич, что на рубеже земли рязанской стал Батыга, немилосердый и льстивый хан табуноцкий. Наш князь послал гонцов по братья свои и в Мурой, и в Коломну, и в Красный, и по сына своего Феодора Юрьевича, в Зарайск, и по другого сына, Всеволода Юрьевича, в Пронск. Все князья ответили, что идут со многими вой на подмогу, не оставят наши земли, станут в ратном бою рядом с рязанцами.
Священник остановился, а из булгарского табора доносились крики:
– Хлебца! Дай хлебца!
Дикорос стоял в толпе, опершись на рогатину. Рядом с ним Торопка искоса посматривал на лицо отца. Хмурой думой заволоклись строгие глаза Дикороса.
– Батя, – спросил тихо Торопка, потянув отца за рукав, – взаправду ли на нас табунщики идут или старик брешет?
– Посмотрим да послушаем, – сказал Дикорос. – Кудряш, ты как смекаешь?
Грустно покачав головой, Кудряш ответил:
– Поглядел я на этих булгар, что мыкаются внизу у ручья. А раньше булгары все в кожаных сапогах гостями в ладьях приезжали. Нам ли так же босыми мыкаться, убежав от полей наших? Да и куда бежать?
– Доспевайте, православные! Не попустите окаянному царю Батыге владети русскою землею! – продолжал надрываться священник. – Все вступайте в большой полк князя Юрия Ингваревича!
– А куда идти-то? Где сбор? – прогудел Дикорос.
В толпе послышались возгласы:
– Где собираться? Кто поведет?
Священник ответил:
– Сейчас вам слово скажет дружинник князя рязанского, славный витязь Евпатий Коловрат! – Священник спрятал медный крест за пазуху и засунул замерзшие ладони в широкие рукава.
На паперть вбежал высокий воин в коротком полушубке и железном шлеме. На туго затянутом ременном поясе была привешена длинная кривая сабля в зеленых ножнах. Он взмахнул боевым топориком с золотой насечкой и, выпрямившись, окинул толпу веселым взглядом. Затем низко поклонился на три стороны:
– Бью вам челом, крепкие ратники, медвежьи охотники, лихие удальцы, узорочье и воспитание рязанское! Дайте мне слово сказать!
– Говори, говори, Евпатий! Слушаем!
– Знаю я, кто такие эти табунщики-татары! Своими глазами их видел, своими руками их прощупал и хребты им сам ломал. Да и мне они оставили немало рубцов на груди. Вот эта железная шапка и кривая сабля сняты с побитого князя татарского.
– Ишь какой наш Евпатий Коловрат!
– Двенадцать лет назад – многие из вас это помнят – ходил я вместе с ростовскими дружинниками против этих татарских лиходеев. Далеко мы зашли, к самому Синему морю, на Калке встретились с татарской ратью. Тогда нам впервой было видеть, как они налетают, как увертываются от боя, как бегут от нас, будто со страху, а сами заманивают нас на свою засадную рать. Здорово бьются, только не стойкие, чуть им что сразу не далось, удирают без оглядки и снова скопляются вдали…
Кудряш подтолкнул в бок Дикороса:
– Слышь, что татаровья делают? Нам бы не сплошать…
– С таким бы нам воеводой пойти, как наш медвежатник Евпатий! Вместе мы на медведей ходили, с ним будет нам сподручней и татар бить.
Евпатий сказал еще несколько горячих слов, призывая всех идти в Рязань, на княжий двор, и там присоединяться к большому полку. Он быстро сбежал с паперти и, проходя сквозь расступившуюся толпу, увидел Дикороса.