Нашествие монголов (трилогия) - Страница 49

К оглавлению

49

Когда последние спутники Тимур-Мелика были убиты, а в колчане его осталось всего три стрелы, за ним гнались уже только три монгола. Стрелой он попал в глаз одному монголу и бросился на остальных. Те повернули коней и ускакали.

Тимур-Мелик с двумя стрелами в колчане добрался до колодца в песках, где стояли туркмены из отряда Кара-Кончара. Они дали свежего коня, и на нем Тимур-Мелик доехал до Хорезма, где опять занялся приготовлениями к дальнейшей войне с Чингисханом.

Глава шестая
Монголы идут через пески

Этот проклятый народ ездит так быстро, что никто не поверит, если сам не увидит.

Клавиго, XV век

В ту пору, когда в Отраре дымились развалины сожженных зданий и упрямый Инальчик-хан, засев в крепостной цитадели, упорно отбивался от взбиравшихся на стены монголов, Чингисхан, развернув девятихвостое белое знамя, приказал своим отрядам быть готовыми к выступлению.

Чингисхан призвал сыновей и главных военачальников. Все сидели кольцом на большом войлоке. Каждый уже получил приказ, в какую сторону и на какой город ему двинуться, но никто не осмелился спросить у грозного владыки, в какую сторону помчится его белое знамя.

– В мое отсутствие, – сказал Чингисхан, – над всем войском будет начальствовать осторожный Бугурджи-нойон. Два передовых отряда поведут стремительный в набегах Джебэ-нойон и опытный в засадах Субудай. Не смейте на полях топтать хлеб, иначе нашим коням нечем будет кормиться. Мы встретим шаха Мухаммеда на равнине между Бухарой и Самаркандом. Мы нападем на него с трех сторон. Уничтожив главное войско хорезм-шаха, я стану повелителем мусульманских стран.

Выпив кумысу и сделав им затем возлияние духу – покровителю воинов Сульдэ, обитающему в белом знамени, Чингисхан сел на коня, и войско двинулось в поход. Одни отряды пошли вдоль реки Сейхун вверх по течению, другие вниз, а Чингисхан по караванным тропам углубился в пески Кзылкумов.

Днем февральское солнце ослепительно сияло и пригревало, ночью лужи замерзали и твердела вьющаяся по глинистым такырам узкая тропа. Войско двигалось бесшумно, не было слышно ржания коней, звона оружия, никто не решался запеть песню. Отряды держались близко друг к другу. Остановки делались короткие, и воины засыпали на земле около передних копыт коней.

Ночью впереди рыскали разведчики с пылающими факелами. Они взбирались на холмы, подавая огнями сигналы, чтобы отряды не сбились с дороги и не перемешались. Рассказывали, что среди враждебных мусульманских войск выделяются туркменские всадники на быстрых длинноногих конях. Они вылетают барсами из-за холмов, врезаются в ряды, производят смятение и так же быстро исчезают, волоча на арканах пленных.

Сперва монголы предполагали, что их войско двинулось через пустыню прямо к Гурганджу, главной столице Хорезма. Но через два дня пути, когда мутные воды Сейхуна остались позади, а солнце утром вставало не за спиной, а слева, все поняли, что головы коней повернуты не на запад, а на юг, к славным городам Самарканду и Бухаре.

Чингисхан ехал в середине войска на светло-рыжем иноходце с черными крепкими ногами и черным ремнем вдоль спины. Все войско шло ускоренной тропотой, «аяном» (или «волчьим ходом», как называют такой ход татары). Великий каган сидел на коне, невозмутимый и непроницаемый, держа левой рукой ослабленные поводья; его глаза были зажмурены, открывались изредка тонкие щелки, и нельзя было понять: дремлет ли он на ходу, думает ли свои думы, или сквозь щелочки зорко осматривает и близкое и дальнее, все замечая и ничего не забывая.

В этом походе Чингисхан не допускал никакого промедления; юрты ему не ставили, и он спал на сложенном войлоке. Перед сном он снимал кожаный шлем и покрывал седую голову шапкой с наушниками, подбитой черным соболем. Он дремал, а около него неотлучно сидели четыре верных телохранителя, загораживая кагана войлоком от ветра, дождя или снега.

Глава седьмая
В осажденной Бухаре

В то время, когда нужна суровость, мягкость неуместна. Мягкостью не сделаешь врага другом, а только увеличишь его притязания.

Саади

Целый день дервиш Хаджи Рахим, мальчик Туган и Курбан-Кызык бродили по Бухаре, тщетно отыскивая себе место для ночлега. К вечеру громко стучали запиравшиеся двери лавок, народ спешно расходился и исчезал с улиц, прячась за высокими глухими стенами. Напрасно три путника просили приютить их на ночь, они слышали один ответ:

– У нас уже полно гостей, ищите дальше!

Закрылись и постоялые дворы и ашханы, где хозяева спрашивали горсть дирхемов только за право переночевать в тесноте, сидя среди толпы беженцев. А смотрители за порядком и нравственностью, «раисы», вместе со сторожами, вооруженными длинными палками, обходили улицы, грозя бросить в «подвал возмездия» подозрительных людей, которые пробираются по улицам с бесчестными целями.

Наконец в глубине узкого переулка, где у крепостной стены приютились полуразвалившиеся хижины, Курбан-Кызык предложил взобраться на плоскую крышу дома и там укрыться среди вороха хвороста и соломы. Он влез первый и помог взобраться своим спутникам. Там они притаились, прижавшись друг к другу и укрывшись широким плащом дервиша.

Ночью их пронизывал холодный ветер, осыпая снежной пылью. Город долго еще гудел, постепенно замирая, пока, наконец, совсем не затих. Теперь слышались только трещотки ночных сторожей и лай перекликавшихся в разных концах города сторожевых собак.

На другой день, когда азанчи пропели с высоты тонких минаретов призывы к утренней молитве, трое друзей поднялись на высокую стену города, куда спешили возбужденные, перепуганные жители.

49